ГЛАВА 6. ЦЕРКОВНО-ПЕВЧЕСКОЕ ИСКУССТВО

§20. ДРЕВНИЕ РУССКИЕ РАСПЕВЫ

В храме, говоря принципиально, все сплетается со всем: храмовая архитектура, например, учитывает даже такой малый, по-видимому, эффект, как вьющиеся по фрескам и обвивающие столпы купола ленты голубоватого фимиама, которые своим движением и сплетением почти беспредельно расширяют архитектурные пространства храма, смягчают сухость и жесткость линий и, как бы расплавляя их, приводят в движение и жизнь <…> Вспомним о пластике и ритме движений священнослужащих, например при каждении, об игре и переливах складок драгоценных тканей, о благовониях, об особых огненных провеиваниях атмосферы, ионизированной тысячами огней, вспомним далее, что синтез храмового действа не ограничивается только сферой изобразительных искусств, но вовлекает в свой круг искусство вокальное и поэзию, — поэзию всех видов, сам являясь в плоскости эстетики — музыкальною драмой.

Священник Павел Флоренский. «Храмовое действо как синтез искусств»

Православное богослужение, по выражению священника Павла Флоренского, — это «синтез искусств». Ко времени Крещения Руси православие обладало богатейшей песенно-поэтической традицией.

О том, как начиналась история церковного хорового пения Древней Руси, можно узнать из летописей. Женившись на византийской царевне Анне, князь Владимир привез с собой из Херсонеса в Киев «царицын хор». При киевской Десятинной церкви возник двор доместика — мастера пения, совмещавшего обязанности певца-солиста, дирижера хора и учителя пения. Ко двору Ярослава Мудрого, особо покровительствовавшего церковным искусствам, пришли «богоподвизаеми трие певцы гречестии с роды своими». Миссия этих посланников заключалась прежде всего в обучении русских мастеров искусству византийского церковного пения.

Особой отличительной чертой византийского церковно-певческого искусства, перешедшей по наследству и в русскую музыкальную культуру, было осмогласие. Это значит, что вся музыка византийских песнопений состояла из «осми гласов», то есть восьми напевов. Каждый глас был оригинальным музыкальным строем с устойчивым набором маленьких, в несколько звуков, мелодий, из соединения которых и образовывалась музыкальная ткань песнопения. Древнерусский распевщик пользовался этим набором мелодий-попевок так же, как иконописец иконографическим сюжетом, а «книжник» вписывал в свое сочинение наиболее авторитетные места из творений святых отцов Церкви.

Суть такого творчества точно выразил священник Павел Флоренский: «Истинный художник хочет не своего во что бы то ни стало, а художественно воплощенной истины, и вовсе не занят вопросом, первым или сотым он говорит об истине»[1]. При этом распевщик каждый раз становился в некотором смысле «композитором» — ведь из попевок нужно было составить единое целое.

Восторженный канон Дамаскина

У Всенощной сегодня пели,

И умилением душа была полна,

И чудные слова мне душу разогрели.

«Владыка в древности чудесно спас народ,

Он волны осушил морские…»

О, верю, верю, Он и в наши дни придет

И чудеса свершит другие.

А.Н. Апухтин.

Отрывки из дневника «Год в монастыре»

Глас в церковном пении представляет собой неразрывное единство музыки и слов богослужения, так как для каждого гласа были написаны свои гимны и молитвы. Окончательное оформление осмогласие получило в книге «Октоих» (Осмогласник), созданной на рубеже VII–VIII веков величайшим поэтом-гимнографом[2] преподобным Иоанном из Дамаска. Со времен Иоанна Дамаскина чередование служб разных гласов в течение года становится существенной особенностью православного богослужения.

Второй характерной особенностью средневековой церковной музыки было одноголосие. Все певцы пели в унисон, то есть одну общую мелодию, что символизировало «единодушие, единомыслие и единую волю»[3]. С такой музыкальной системы, самой своей природой связанной со службой в храме, и начинало свою историю высокое певческое искусство на Руси.

Народная песня славян в дохристианскую эпоху не знала никаких форм нотного письма. Как сказки и былины, песня по своей природе была жанром фольклорным. Текст и мелодия песен заучивались и передавались изустно из поколения в поколение. Как некогда для перевода богатейшей христианской литературы славянам потребовалось письмо, в основу которого лег греческий алфавит, так и вместе с православным богослужением молодая русская культура заимствовала и византийскую нотную грамоту. Правда, нотной ее назвать можно только с некоторой оговоркой: если современное музыкальное письмо действительно отображает каждый звук в отдельности — по нотам, и иногда говорят, что для сочинения любой музыки достаточно «всего семи нот», то «алфавит» древнерусской музыкальной грамоты был значительно богаче.

Азбука певческая. XIX в.

Каждый из восьми гласов являлся устойчивым набором маленьких мелодий. Такие мелодии-попевки обозначались каждая своим отдельным «знамением». Сами «знамения» были заимствованы из Византии, но, поскольку славянский язык, на котором совершалось богослужение на Руси, отличался по строю от церковногреческого языка, то в скором времени изменились и мелодии-попевки. Вместе с этим появились новые музыкальные обозначения. Русские названия «знамений» звучат очень поэтично: мечик, стрела, двое в лодке, сорочья ножка. Именно эти предметы они напоминали своим рисунком.

Стихира на праздник Воздвижения Креста. Крюковая нотация. Знаменный распев

От слова «знамение» (‘знак’) получил свое название и древнейший русский распев — знаменный, то есть записанный «знамениями». «Словарь» знаменного письма насчитывал около 80 знаков! Одним из наиболее употребительных знаков в древнерусской нотации стал «крюк». По его названию и все письмо получило название крюкового.

Словарь нотных «знамений» изначально не был ограничен — с развитием новых распевов, с появлением в них новых мелодических рисунков создавались и новые обозначения. Такая органическая взаимосвязь музыки и знака, легкая приспособляемость крюкового письма под конкретный музыкальный материал способствовали тому, что некоторые распевы вскоре после своего появления обзаводились собственным крюковым письмом.

Знаменный распев был наиболее распространенным в XI–XV веках. Этот распев можно сравнить с архитектурой той же эпохи: такой же монументальный, величавый, как древние соборы, такой же строгий и простой по форме. В мелодиях знаменного распева нет скачков, мелодия движется постепенно — парит, плавно поднимаясь и опускаясь, создавая невесомое, лишенное внутреннего напряжения бесплотное песнопение, вызывая у молящегося настроение глубокого покоя, внутренней тишины…[4] Становятся понятными названия многих церковных песнопений — «Архангельский глас», «Херувимская песнь», — говорящие о духовном родстве человеческого и ангельского пения.

Как правило, мелодия здесь подчинялась ритму богослужебно-поэтического текста, который распевался. Большая часть текста пропевалась на одной ноте — в музыке это называется псалмодией — что помогало слушателям-молящимся сосредоточиться на смысле слов песнопения. Наиболее важные в смысловом отношении тексты выделялись с помощью изысканных многоходовых попевок, придававших песнопению особую торжественность.

Церковное пение, заимствовавшее, по мысли богословов, свои законы у согласных небесных славословий, в древнерусской литературе постоянно называлось «украшением церкви», «красотой церковной»… Вхождение в сферу церковного влияния Византии сделало Русь наследницей тонко и детально разработанного богослужебного чина, в котором сплетались воедино, подобно цветам в венке, разнообразные виды песнопений… Виды служб, круг песнопений и певческих книг, удержавших греческие названия, стали фактом русской культуры. Певческое искусство — неотъемлемая часть единого художественного ансамбля, существовавшего в Древней Руси в пределах христианского богослужения.

Из книги «Художественно-эстетическая культура Древней Руси. XI–XVII века»

В XV веке знаменный распев становится более «украшенным» — на каждый произносимый слог молитвы стало приходиться значительно больше музыкальных ходов, чем в древнем распеве. Новый вариант пения получает название столпового, так как на его музыку был положен весь так называемый «столп» — цикл служб воскресного дня.

В XVI веке появился утонченный, с «прихотливой изменчивостью мелодии и изощренностью ритма»[5] демественный распев (предположительно от греческого слова «доместик», т.е. ‘мастер, исполняющий особо сложные вещи’). Изящными мелодиями демественного распева изначально украшались гимны и молитвы, посвященные главным православным праздникам. Одновременно появился и еще один распев — путевой, которым распевали богослужение в основном в монастырях. Как впоследствии и другие распевы, он имел свой набор мелодических рисунков для каждого гласа. В путевом они отличались «медлительностью», даже «тяжеловесной торжественностью». И путевой, и демественный распевы имели свою систему знамен, соответствовавших его собственным попевкам. Оба этих распева, вышедшие изначально из знаменного, вместе с последним были по сути разными стилями в церковном пении.

«Ныне Силы Небесные». Стихирарь. 1677 г. Путевое трехголосие

В XVI веке в русской певческой культуре появляется многоголосие. Например, патриарший хор в Москве пел в конце XVI века уже на четыре голоса, которые назывались верх, низ, демество и путь. К концу XVII века русское певческое искусство представляло собой богатейшее собрание различных распевов — от древнейшего знаменного до авторских, называвшихся по именам их «изобретателей»: Лукошкиным (Иван Лукошко), Крестьяниновым (распев Федора Крестьянина) и др. Тогда же стали появляться «словари», переводящие знаки одного распева на язык другого, а потом и на привычное нам сегодня европейское нотное письмо. С конца XVII века это письмо постепенно заменяет собой «знамя».

До наших времен дошло интереснейшее явление древней церковно-певческой культуры — особые «толковательные азбуки», дававшие каждому «знамению» иносказательное толкование. В таких азбуках сказывается общее для всей православной культуры стремление видеть за внешними знаками их духовный смысл.

Этот же принцип отразился в толкованиях нотных «знамений». Например, существовал особый знак под названием «утешитель», с которого вне зависимости от музыки всегда начиналось песнопение. Этот знак своим названием напоминал об известной молитве, с которой христианин всегда начинает любое дело — «Царю Небесный». Другие «знамения» становились для певца своеобразным нравственным поучением. Например, знак «Крюк» получил значение «Кроткое сохранение ума от зла», а «Мечик» напоминал о «Милосердии и Милости».

Подобным образом составлялись известные в древности «азбучные молитвы», где знаку-букве соответствовала целая фраза, начинающаяся на эту букву. Букву «А» заучивали в древности так: «Аз (т.е. я) словом сим молюся Богу». «З» — «Заповеди Твои, Боже, — свет на моем пути». Такое толкование, делавшее письмо символическим выражением православного мировоззрения, само являлось большим искусством. И славянская письменность, и нотная грамота, по замыслу их создателей, должны были использоваться для богослужения и содействовать изложению истин православной веры.

Насколько сложным было овладение искусством церковного пения и насколько высоким было это искусство, можно понять из того, что большая часть древнерусских музыкальных произведений так и осталась недоступной современным исследователям. Дешифровке, то есть переводу на привычную для нас нотную грамоту, «поддаются» лишь произведения, записанные в XV–XVII веках. Расшифровка более ранних музыкальных записей пока представляет собой большую проблему.

Однако традиция самого пения, восходящая к образцам тысячелетней давности, не утеряна. Обогащенное произведениями лучших отечественных композиторов, русское церковно-певческое искусство по-прежнему основывается на системе восьми гласов, пользуясь как самими распевами в их современных вариантах, так и принципом чередования «гласов» в зависимости от православного церковного календаря.

ВОПРОСЫ

  1. С именем какого знаменитого христианского писателя предание связывает происхождение книги «Октоих»?

  2. Какие названия древнерусских церковных распевов Вы знаете?

ЛИТЕРАТУРА

  1. Перепелицын П.Д. Богослужебное пение Православной Церкви. Сказание летописей о начале церковного пения в России. (17{Хрестоматия}).

  2. Рукова С.А. Беседы о церковном пении со сборником нотных приложений.– М.: Изд. Московского Патриархата, «Древо добра», 1999.

  3. Протоиерей Василий Металлов. Очерк истории православного церковного пения в России.– Репринт. изд.– Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1995.

  4. Калашников Л.Ф. Азбука церковного знаменного пения.– Репринт с изд. 1915 г.– М.: «Знаменное пение», б/г.

  5. Протоиерей Борис Николаев. Знаменный распев и крюковая нотация как основа русского православного церковного пения.– Б/м.: «Научная книга», 1995.


Сноски

  1. Флоренский П. Иконостас // Богословские труды. Сб. 9.– М., 1972, с. 106. (88{Библиотека}). [Вернуться в текст]

  2. Гимнография — церковная поэзия. От греч. umnoV [имнос] или [гимнос] ‘хвалебная песнь’ и grajw [графо] ‘пишу’. Гимнограф — тот, кто пишет церковные песнопения, гимны. [Вернуться в текст]

  3. Еремин И.П. Литературное наследие Феодосия Печерского // Труды Отдела древнерусской литературы. Т. V.– М.-Л., 1947, с. 180. [Вернуться в текст]

  4. Художественно-эстетическая культура Древней Руси. XI–XVII века / Под ред. В.В. Бычкова.– М., 1996, с. 273. [Вернуться в текст]

  5. Лозовая И.В., Шевчук Е.Ю. Церковное пение // Православная Энциклопедия. Том «Русская Православная Церковь».– М., 2000, с. 602. (68{Библиотека}). [Вернуться в текст]